Глава первая. Наташкина злость.
Злится… Как уже достала наташкина злость! Даже если не смотреть в её сторону, яростное сверкание синих глаз, кажется, освещает комнату не хуже электросварки. Ну что ей надо опять!? Ааа, всё та же песня: ты меня забросил, мы совсем не бываем вместе… Да как не бываем-то!? Я же каждый день с работы — прямо сюда… Дом — полная чаша, как говорится, в министерстве пашу за троих, про подарки и даты ни разу не забыл… Ну один раз, да и то… просто не в состоянии был. Избаловал я тебя, милая, вот что. Всё у тебя есть, всё. Включая любящего мужа! И это — несмотря на десять лет брака! "Секса нет. Уже два месяца" — отчётливо произнёс мерзкий трезвый голосок в голове. Два?.. Ведь, вроде недавно… Собирался. Хотя, нет, не помню. "Да-да, ты столько раз собирался… Где же упомнить" притворно-сочувственно согласился голосок. На миг почувствовав стыд, я привычным усилием превратил его в раздражение. Да какой, нафиг, секс!? С тех пор, как стал основным замом Милявского три года назад, я домой еле приползаю, ладно хоть, мне положена машина с водителем, а то бы заснул за рулём давно и разбился на кольцевой…
— Петя, ты меня вообще слушаешь!? — донеслось сквозь невесёлые мысли. Наташка стояла прямо передо мной, глаза сверкали, чёрная грива волос словно сама по себе разметалась по плечам, халатик на груди распахнулся, когда она упёрла кулачки в бока. Красивая, когда злится! Раньше, бывало, когда начиналась перепалка, обнимал ласково, называл царицей… Потому что наташкины бездонные, тёмно-синие глаза, точёный носик, красиво очерченные губы и вообще всё лицо, такое… очень классическое, живо напоминали не то царицу Тамару, не то какую-то из древних богинь. Да и разве только лицо? Десять лет прошло, а груди — до сих пор загляденье: тяжёлые, гладкие, ещё не кормившие… Эх, так и присосался бы… Но только не сейчас! Только не когда так раскалывается с похмелья голова…
— Конечно, милая, я весь внимание. — стараюсь говорить тихо и спокойно — так, хотя бы, слова не отдаются в черепе болезненным эхом.
Наташка набрала воздуха, снова готовясь выплеснуть что-то злое и обиженное, и вдруг выдохнула, вернее — вздохнула как-то… обречённо, руки соскользнули вниз и повисли, волна волос скрыла склонённое лицо, так что его стало не разобрать. Тихо произнесла:
— Петя, у тебя кто-то есть?
Господи, только не это! Да сколько ж можно!!.. Ну за что она так?!..
— Ната, ты чего? Правда — ты чего!? Зачем — опять!? Я же… только тебя… только ты! Всегда… Да я никогда! Да никто мне не нужен!
"Печень тебе нужна. Причём, новая!" — холодно проскрипел голосок в голове. Та моя часть, которая всегда, в самые напряженные и непростые моменты жизни сохраняла хладнокровие и рассудочность, как всегда безапелляционно точно ткнула в причину всего. Точно, а потому болезненно. Обозлился. Подскочил. Покачнулся, слепо сделал несколько шагов, вспомнил, о чём мы говорим, опять поразился вопиющей несправедливости и, в свою очередь, возвысил голос, перекосившись от головной боли:
— Знаешь, что!? Ты… Зачем ты мне это повторяешь!? Как ты можешь!? Я там вкалываю, я для нас вкалываю, между прочим! Мы о чём договорились, помнишь? Нет? Может, напомнить!? Со дня на день это кресло будет моим! Это — вопрос решённый, как только утвердит ЦК — всё изменится! Новая квартира, в сталинке, на Кутузовском, большая — всё как мы хотим! Забыла!? И можно будет детей завести, потому что тесно уже не будет, мы ведь так договаривались!? Для этого всё! Для нас!! Да, я поздно прихожу! Да, я выматываюсь! Да, постоянные банкеты, которые нельза пропускать, потому что… — я запнулся. Вот как ей объяснить, что это — важнее, чем вся моя трёхлетняя безупречная деятельность на посту зама? Как объяснить, что если ты не с ними, то махом выпадаешь из "обоймы" и твоё место тут же занимает тот, кто готов пить с дорогим товарищем Милявским в любое время суток, в любом месте Москвы, да хоть в самолёте, хоть на вокзале… Всё решает личная преданность, абсолютно всё! Но ей всего этого не понять, она женщина… Близкая, родная, но всего лишь женщина. Только набрал воздуха, чтобы продолжить, как Наташка молча повернулась и вышла. И ведь не первый раз! Сама начинает, доводит меня до кипения, а потом вот так же, молча, уходит. Как будто я неправ! Как будто я не то говорю… А я прав! Кругом прав! Это ей сказать нечего, вот и бесится! Господи, как голова раскалывается… И таблетки импортные кончились, зарраза!
Всю дорогу до министерства думал о Наташке. Ведь чувствую — любит. Иногда так смотрит… утонул бы в её синих глазах. Как когда-то…
Никого, кроме неё нет ближе. Никому, кроме неё я так не доверяю. Я знаю, это — главное. Это — наша любовь! Ну и что, что нет больше того молодого задора, когда руки сами тянулись к её упругому, всегда отзывчивому телу… Были же времена, были! Каждый день, бывало, и не по разу… Но теперь — другие времена, это же понимать надо! Да и правду говорят — нельзя провести вместе всю жизнь как молодым любовникам, люди растут, взрослеют, появляются новые приоритеты…
У нас с Наташкой приоритет — дети. Поэтому до сих пор не завели, поэтому так упираюсь на службе. Все друзья, начальство — все в курсе: главное для нас с Наташкой — чтобы у детей была обеспеченная и хорошая жизнь, своя комната, своя территория у каждого. А для этого надо постараться. Крепко постараться! Да, я не по партийной линии, трепаться языком не моё, я — человек дела. Но за это и ценят. Этим и пробиваю себе путь наверх. И пробью! Чёрт, да Наташка сама не раз говорила, что она за мной — как за каменной стеной! А всё чего-то неймётся… Ладно, вот и служебная стоянка, все домашние разборки — потом, потом, работа ждёт!
День пронёсся как скорый поезд через полустанок. К вечеру чувствовал себя уже сносно, но какими усилиями далось не дать спуску никому и ничему, всё проконтролировать и накрутить хвосты… Об этом знаем только я и унитаз в туалете. Но выжил, в который раз — выжил. Значит, потрепыхаемся ещё!
Ближе к вечеру позвонил вечно неунывающий Пашка, позвал нас в гости — давно же не сидели. Я тут же перезвонил Наташке, которая, хоть и дулась, но быстро согласилась — они с Галкой подруги со студенчества, им всегда есть о чём поговорить. А мы с Пашкой спокойненько полечимся — уверен, ему тоже хреново, потому что вчера после банкета его водитель просто унёс… Или не его?.. Не помню. Я же смог выйти сам — всё таки есть ещё здоровье, спасибо гимнастике в молодости… Эх, а ведь КМСа когда-то выполнил! И куда всё подевалось?
Нет, фигура у меня и сейчас на зависть ровесникам, но жирок уже есть, что поделаешь… хоть пока и не висит. Не сравнить, конечно, с тем что было… Некстати вспомнилось, как в первый раз вышли с Наташкой, тогда ещё студенткой пятого курса, на пляж в Сочи. И я ещё выглядел так, что все девчонки вокруг на меня пялились не скрывая, и на Наташку пол пляжа пускало слюни! В своём тонком, в цвет глаз, купальнике она выглядела как инопланетянка: сияющие синие глаза, чёрная волна волос до попы, и до какой попы! Впрочем, Наташка вся была очень красивая, может и не супер-модель, но… идеальная женщина! Моя женщина. И пускай она тоже слегка поправилась за последние благополучные годы, но всё осталось при ней: идеальной формы груди с крупными коричневыми сосками, прямая спина, изящная талия, переходящая в крутые бёдра, ровные и подтянутые ножки… Гладкая светлая кожа, на которой никогда не держался загар… Мягкий кучерявый пушок внизу живота, который она всегда аккуратно подстригала, и я когда-то любил смотреть на неё за этим занятием… От таких мыслей в трусах очнулся и зашевелился герой. Ну почему именно сейчас, когда её нет рядом? Риторический вопрос. Со вздохом выныриваю из приятных воспоминаний. Осталось полтора часа. Надо собраться. Вечером отдохнём. "Может, и на Наташку запрыгну, пусть порадуется!" — мелькнуло в мыслях, а ноги уже несли меня в кабинет…
После работы долго ехали через пробки, дома заскочил в душ, пока переоделся — стрелки часов незаметно подползли к восьми. Жена, уже готовая к выходу, была на удивление спокойна, не дёргалась и не злилась, что в последнее время случалось всё реже… По дороге к Пашке ещё пришлось остановиться — не идти же в гости с пустыми руками? В общем, в полдевятого мы обнимались в прихожей. Ну как обнимались… мы с Пашкой, Галка-то Наташку сразу в кухню утащила. И больше я жену не видел до самого отъезда… Ну да ладно — у всех должна быть возможность поговорить с близкими друзьями без помех, тем более, что с Пашкой у нас тоже было что обсудить.
Друг и есть друг — используя свои связи в аппарате ЦК, Пашка не так давно нащупал-таки камень преткновения на моём пути к креслу министра лёгкой промышленности. И, естественно, узнал как этот камень сковырнуть. Фамилия камня оказалась Кислухин, секретарь московского обкома. Влиятельный человек, ничего не скажешь. И кандидатура на должность министра от него, естественно, имелась своя… Незримое противостояние продолжалось несколько месяцев, по скупым отговоркам Пашки выходило, что там тоже не лыком шиты, знают с кем и когда разговаривать…
Но то ли Пашкины связи оказались круче, то ли моя репутация сыграла свою роль, а может и всё вместе, но чаша весов качнулась в нашу сторону. Пашка сказал — точно, дело решённое. Теперь оставалось ждать, и мы ждали, неторопливо обсудив последние новости, степенно сидя в гостиной и похмеляясь яблочным сидром галкиного приготовления. В кухне тихо шушукались, но вполголоса, так что ничего разобрать не получалось.
— Дома как? — Пашка тоже выглядел бледновато, двигался плавно и резких поворотов не совершал.
— Да так… Нормально всё. Как всегда. А чего это ты вдруг? — я ответил просто чтобы ответить, мысли были далеко, в министерстве.
— Натка совсем нервная стала. Не поделили что?
— Да если бы знать… Сегодня с утра заявила, что у меня есть любовница… У меня! Представляешь!?
— Не, не представляю — Пашка ухмыльнулся. — Ты ж у нас ударник, гроза тунеядцев, у тебя на любовницу времени нет.
— Ну. Я ей так и сказал! Ну, не так, конечно… Я ж для нас стараюсь! А она… Скучно ей, что ли?..
— Может и скучно…- Пашка как-то странно взглянул на меня. — Может, тебе отпуск взять? У тебя по всем нормам столько дней неиспользованных, недели на две точно наберётся. Поехали бы куда-нибудь. Вдвоём. Глядишь, и Натка бы успокоилась, и ты бы к постановлению как огурец приехал, а?
— Ты в своём уме?? А если мне это на вид поставят? Нет, сам посуди: на повышение иду, тут надо показать, что горы свернуть готов, а я — в отпуск! Не поймут наверху…
— Петька, ты как первый раз родился… Да плевать там — Пашка ткнул пальцем в потолок — хотели на твои деловые качества. Вопрос решается совсем по-другому — просто, поверь. У тебя за квартал и год показатели — огого! Имеешь право. Я ж тут буду, послежу, чтобы воду не мутил… кто не надо. Подумай? А? Вот прям сегодня спроси её — хочешь со мной на море? Увидишь, как обрадуется!
— Да чего ты меня спроваживаешь-то?
— А того, что неладно у тебя с Наткой. Я тебе говорю. Поезжайте. Побудете вместе, поговорите… И ты, как в кресло сядешь, свежий будешь и энергичный — серьёзно, Петька, сплошные плюсы!
— Да что неладно-то? Я со своей стороны в чём виноват-то? Ладно бы накосячил, тогда да, понятно было бы с чего она бесится. А тут — на ровном месте!
Пашка помолчал. Одним большим глотком допил стакан.
— Как знаешь. Но помни про то, что я сказал.
— Темнишь ты что-то… Говори прямо!
— Не знаю я! Знал бы — уже сказал бы… Может, тебе с Галкой пообщаться? Они, в последнее время, постоянно что-то обсуждают, только скрытничают.
— Да Галка меня на дух не переносит! Уж не знаю, чем я ей не угодил… Ведь нормально же было всё раньше! Может, ей Наташка что-то про меня наплела?
— Говорю же — не знаю. Мне не скажет, моё дело сторона. А тебе, может, и скажет. Есть у меня такое подозрение.
— Подозрение.. Такие вы все вокруг подозрительные — диву даёшься! Проще надо быть: вот работа, вот семья, всё, больше ничего мне не надо!
— Как знаешь…
— Да чего ты заладил… Ладно, поздно уже, пора и честь знать…
Стоило нам выйти в прихожую, как из кухни появилась Наташка. Галка не стала выходить к нам, прислонилась к косяку, да так и стояла, и я её тяжёлый взгляд чувствовал даже не глядя. Красивая баба, всё при ней, и даже роды её не испортили… Но как удила закусит — всё, тушите свет! Иногда мне казалось, что Пашка сам её побаивается, потому меня и подсылает с разговорами. И уж, если на то пошло, то я скорее поверю, что это Галка на Наташку как-то не так влияет, вот и… Что "и" я додумать не успел — распрощались, вышли. В лифте Наташка на меня даже не посмотрела, вся была в себе… Но вроде не злилась, даже наоборот: какое-то… веселье в ней появилось. Нет, не веселье а… ирония? Насмешка? Знаю жену как облупленную, но вот эти вот перепады — что-то новенькое, такого раньше не замечал. В машине тоже молчали, каждый глядя в своё окно. У дома напомнил Сергеичу, что завтра на час позже выезд — на совещание в главк.
Переодевшись, потопал в душ, но Наташка опередила: вывернув в коридор, увидел, как она в одних трусиках удаляется к двери в ванной. Её красивая, круглая попа, разделённая изящным чёрным кружевным треугольничком на две знобко покачивавшихся половинки, немедленно вызвала тяжесть в штанах. Даже не видя её спереди, я знал, как упруго, и в то же время мягко подрагивают сейчас её тяжёлые, ещё только чуть-чуть переспелые груди при ходьбе… Дверь за ней захлопнулась, а я, поправив в трусах полуочнувшегося героя, потопал в кухню. Я и там спокойно умоюсь, не привыкать. Муж дела не должен думать о красе ногтей — не помню уж, кто сказал. Очень верное замечание…
Ополоснув все необходимые места, в ожидании Наташки прилёг, прислушался к себе. К шуму воды из ванной. Минуты тянулись лениво, складывались в десятки и двадцатки. Наташка и раньше, бывало, надолго могла узурпировать ванную, но сегодня, когда, вроде, появилась охота, её неторопливость была некстати… Мысли вяло бродили по кругу, как будто заблудились в тумане, в голове почему-то раз за разом звучал Пашкин голос "Помни про то, что я сказал"… Помнить не хотелось, глаза саднило. Прикрыл, пусть отдохнут… Сон подкрался незаметно.
Утром, разлепив глаза и треснув наугад по будильнику, несколько минут сидел в кровати, пытаясь понять, что происходит. Что-то было не так. И я понял, наконец, что: тишина. Не было привычного звона посуды из кухни, не было слышно наташкиных шагов… Запахов еды тоже не было. Резко проснувшись окончательно, прошлёпал в кухню. На середине пустого стола — кастрюлька, завёрнутая в тряпицу. Рядом белел клочок бумаги.
"Каша в кастрюле. Ушла в консультацию." Некоторое время я таращился на две короткие фразы, не понимая смысла происходящего. Девять утра. Она что, к открытию убежала? Зачем ей в консультацию? Почему не предупредила? Могла же сказать вчера… Вспомнил, последнее, что отразил вечером — Наташка, уходящая в ванную. Потом умылся, прилёг… Всё. Теперь понятно — просто не стала будить! Но неясная тревога не покидала, пока не понял, что тревожит само слово "консультация", которое для мужчины частенько означает опасность. Или радость, в зависимости от намерений. Только в нашем случае эта радость невозможна — слишком давно мы не были в постели. В смысле — давно не занимались сексом. Действительно, последний раз, который я помню, был ещё… весной? Да и я тогда дисциплинированно излился Натке на живот. Спираль она не ставила, вычитала где-то, что длительное ношение вредит детородной функции, или что-то в этом роде. В общем, я, как обычно, успел выдернуться… Так. Всё равно, прямо сейчас я ничего не могу узнать, вот вернётся, тогда и поговорим, с работы позвоню. Сейчас надо не опоздать в главк! Все вопросы после совещания… План был выработан, дышать стало легче. Быстро собрался, успел, даже, похлебать овсянки — давно она её не варила… Надо будет сказать, чтоб не варила вообще — ну не любитель я овсянки, забыла, что ли?
На совещании почти не слушал, о чём говорили другие — да мне и не за что было переживать — отчётность и перевыполнение плана у меня в порядке… Мысли всё время крутились вокруг консультации. С трудом удерживался, чтобы не смотреть на часы слишком часто — Милявский мог обидеться, а это мне ни к чему. Однако, выскочив на улицу, чуть не бегом доскакал до машины, буркнул Сергеичу "В министерство", и всю дорогу сидел как на иголках. Секретарша на вопрос "Жена не звонила!?" только испуганно помотала головой. Ладно. Набрал номер и слушал гудки, стараясь успокоить сердцебиение. Галстук сдавил особенно сильно. Через полминуты стало ясно, что её или нет дома, или не слышит. Ничего-ничего, буду дозваниваться. Вдруг в ванной, всё равно рано или поздно подойдёт… За час набрал её раз пятнадцать. Стало слегка потряхивать. Усилием воли сдержал панику: в конце-концов, могла и задержаться — очередь там, или ещё что-нибудь… Когда Наташка не подошла к телефону ещё через час, все разумные доводы у меня уже кончились. Как заведённый бегал из угла в угол по кабинету, в голове царил сумбур… По-любому что-то случилось! Но что!? Страшная догадка впервые мелькнула по краю сознания… Ноги ослабели, пришлось присесть. Только не это… Неужели у неё… что-то нашли? Но почему не сказала!? Неужели диагноз настолько… страшный?.. Боялась? Чего?? Ведь не чужие же… Нет, не может быть! Или — может?.. Это предположение, хотя бы, объясняло перепады её настроения… Мысли суматошно метались в голове. Пару раз ни за что наорал на подчинённых, ещё раз — на секретаршу. В пол-пятого не выдержал, позвонил Пашке. Тот подошёл не сразу. Голос был мрачный.
— Что?
А и правда — что? Ему-то откуда знать, где Наташка и что с ней? Неважно, мне просто нужна сейчас поддержка…
— Извини, если не вовремя. У меня тут… Наташка пропала.
На той стороне молчание. Я прочистил горло.
— Я понимаю, что ты не в курсе, но… может Галке позвонишь? Вдруг она ей что-то говорила?
Пашка на том конце отчётливо вздохнул.
— Позвоню. Она что, тебя вообще никак не предупредила?
— Ну… Утром на столе записку нашёл. Ушла в консультацию.
Пауза была долгой.
— Ты тут?
— Тут. Короче. Сегодня водилу своего отпусти. Я сам за тобой заеду. — короткие гудки.
Очень странно звучавший пашкин голос вместо того, чтобы успокоить, вызвал новую волну паники. Пашка что-то знает? Но почему он знает, а я нет!? Оставшиеся полтора часа я не находил себе места. Догадки, одна ужаснее другой, вспыхивали в мозгу, заставляя замирать от нехорошего предчувствия. И страха за Наташку. А вдруг — рак!? А вдруг её госпитализировали? Консультация у неё ведомственная, блатная, они там всё могут: выбить вне очереди место в любой больнице, сделать направление на срочные анализы… Я помню, как гордился, когда удалось приписать туда Наташку, радовался, всё лучшее для любимой… Я гнал нехорошие мысли как мог. Без пятнадцати шесть уже топтался на выезде со стоянки. Пашкина неприметная серая "Волга" появилась только в полседьмого. Мне кажется, я рванул дверь ещё до того, как он начал останавливаться…
Упав на сиденье, только и мог прохрипеть:
— Что!?
Пашка газанул, влился в вечерний поток. Молча рулил, глядя перед собой. Я не выдержал:
— Да не молчи ты!! Какой диагноз!?
Он мельком глянул на меня, и тут у меня внутри что-то как будто оборвалось. Его взгляд был виноватым. Всё, что я хотел спросить, сказать — всё застряло в горле. Я молча смотрел на него, а в голове было пусто. Почувствовав мой взгляд, Пашка тихо сказал:
— Сейчас приедем — расскажу.
И не проронил больше ни слова. Его поведение было не просто странным, от его голоса и нахмуренного, сосредоточенного лица мне стало страшно. "А ведь человек, которого ты считаешь другом, похоже, многое скрывает от тебя" — проговорил в голове противный, безжалостно правдивый голосок. Возразить было нечего.
Проехали по Садовому, свернули в переулки. Здесь я никогда не был, зато Пашка ориентировался отлично — явно был как у себя дома. Два раза упирались в шлагбаумы — он выходил, отпирал замки на них, потом, проехав, закрывал.
Тупо глядя на все эти манёвры, я отстранённо подумал, что с тех пор, как мы служили вместе, Пашка сильно изменился. Да, я тоже, но мне казалось — в главном, в чём-то постоянном, я остался прежним. А Пашка… Да, его характер тоже был таким же, каким я помнил его тогда — неунывающий, деятельный, ироничный. Но что там скрывалось нынче, за этим фасадом… Я вдруг понял, что давно ничего не знаю, ни как он, ни что с ним. Помимо общих тем по работе и про жён, да трёпа "за жизнь" он не распространялся больше ни о чём. Сейчас, когда я сам был на нервах от неизвестности и тревоги за Наташку, осознание этого факта как-то… сильно резануло меня.
Тем временем мы остановились в неприметном заднем дворе. Вслед за Пашкой я поднялся по железной наружной лестнице на второй этаж старого дома, он отпер мощную, обжелезенную дверь, в конце короткого коридора — ещё одну. Мы оказались в… то ли офисе, то ли гостинице, но явно в нежилом помещении. Правда, обжитом — это чувствовалось в запахах, в посуде, брошенной тут и там, в рабочем беспорядке на нескольких письменных столах, в урчащей "Бирюсе" в углу.
Пашка включил настольную лампу, кивнул на свободный стул, сам прошёл к холодильнику и достал початую бутылку без этикетки. Налил из графина воды в стаканы, плеснул туда же из бутылки. Выставил на стол чёрный хлеб и банку шпрот, которую сноровисто открыл.
Тяжело опустился на стул с другой стороны стола, со стуком опёрся на локти, потёр лицо. Всё это было настолько странно, что я просто не знал с чего начать. Даже противный голос в голове молчал. Галстук сдавил так, что… Я рванул его, откинулся на спинку стула. Не выдержал:
— Ну!?
Пашка, словно издеваясь, аккуратно отломил кусочек хлеба, обмакнул его в банку со шпротами, сжевал, и без паузы намахнул раствор… чего-то из стакана. Крякнул. Выдохнул. Тяжело посмотрел мне в глаза.
— Что ты знаешь о ресторане "Распутье"?
Я тупо смотрел на него. О чём он!? Там сейчас Наташка умирает в больнице!!! Какое ещё "Распутье"!? Что он несёт!? Меня, уже набравшего воздух в лёгкие, чтобы заорать, перебил спокойный и какой-то… мёртвый пашкин голос:
— Правильно, ничего Так и должно быть, потому что "Распутье" — спец-ресторан. — он опять замолк, выуживая шпротину, которой закусил ещё один глоток из стакана. После этого ему пришлось доливать. Опять, графин, потом бутылка без этикетки. Сказать, что я был в шоке — не сказать ничего! Он настолько качественно сбил меня с толку, что я даже забыл, что минуту назад готов был лезть на стенку.
— К-какое…
— Самое прямое. Прямо сейчас — Пашка мельком взглянул на часы — она уже вошла в один из служебных входов "Распутья".
— Да при чём тут… — растерянно начал я.
— Просто сиди и слушай. Все вопросы "Почему", "Как так", и-и-и… что там ты ещё можешь спросить?… А, "Как она могла" — всё это потом, понял? У нас не так много времени. И ещё: то, что я тебе сейчас расскажу, я расскажу потому, что ты мой друг, Петя. Что бы ты там себе не думал про меня. Вообще-то, тебе такие вещи знать не положено. Ты понял, что значат слова не положено? — и Пашка многозначительно мотнул головой вверх.
Я смог только кивнуть. Я уже ничего не понимал. Я был согласен слушать, читать — делать что угодно, в надежде, что знание, даже самое неприятное, лучше, чем паскудное ощущение полной неизвестности. Но, как выяснилось скоро, надеялся я зря…
Продолжение следует.